Изумруд Люцифера - Страница 31

– И добрые христиане не чувствуют огня, ибо пламя, на котором их сжигают, не может причинить им вреда, – эхом отозвался старик. – Я дам тебе solament, Пьер-Роже. А сейчас я хочу попросить тебя исполнить мою последнюю волю.

Рыцарь молча склонил голову.

– Я действительно просил Рамона уговорить псов Господних дать нам отсрочку, но не потому, что надеялся на помощь графа Тулузского. Он не придет. 16 марта, в день Пасхи, – весеннее равноденствие. Это единственный день в году, когда мы можем посредством Сокровища послать Небу нашу просьбу. Поэтому я хочу, чтобы Сокровище до последнего часа оставалось с нами, чтобы потом оно не досталось псам. Ты сможешь?

– Я сделаю все!

– Его надо будет незаметно спрятать здесь, чтобы псы не нашли его после нашего ухода. Верные люди должны будут вынести его отсюда ночью, мимо часовых, охраняющих все ходы и выходы.

– Я… Они сделают это.

– Амьель Эскар и Пуатвен не получат solament у меня, когда попросят, и я им объясню почему. Но они не воины. Они не смогут, если на них нападут, оборонить Сокровище. Ты дашь им в сопровождающие самых лучших?

– Гуго и Абея. Это самые лучшие. Я спрячу их всех в малой цистерне, в юго-восточном углу замка, а ночью они выберутся за стены по подземному ходу. Им придется потом спускаться с горы по веревке, но это лучше, чем с боем прорываться через посты.

– Да будет так!

Старик встал, торжественно благословил склонившего голову рыцаря и твердым шагом вышел наружу…

* * *

Кузьма открыл глаза. Вокруг царил мрак. Потрясенный тем, что он только что видел и слышал, Кузьма долго не мог сообразить, где он. Это был не его дом и не его постель. Кузьма протянул руку, боясь натолкнуться на холодный камень крепостной стены, – и ощутил шершавую теплоту бумажных обоев. Мрак стал редеть, Кузьма различил черную тень шкафа, стул с висящей на нем одеждой и услышал ровное дыхание спящего неподалеку человека…

Постепенно ощущение реальности вернулось к нему, Кузьма вспомнил, где он и почему. Кузьма вздохнул с облечением. Больше всего на свете сейчас ему поговорить с живым человеком, но он не решился разбудить Риту. Кузьма долго лежал без сна и, страшась наступления сна, и не заметил, как забытье подкралось к нему в мягких домашних тапочках…

* * *

… Вереница людей, словно огромная змея выползала из ворот замка и, изгибаясь на поворотах тропинки, медленно текла вниз по склону. Впереди, опираясь на толстый суковатый посох, шел высокий костлявый старик с худым изможденным лицом. За ним твердо ступал высокий плечистый рыцарь с широким шрамом, сбегавшим от левого уха к подбородку, и со свежей ссадиной на левом виске. На руках рыцарь нес девочку, ноги которой безжизненно болтались у его пояса. Девочка, обхватив руками шею воина, прижималась к нему всем телом. Рядом семенила пожилая женщина в рясе. Она крепко держалась за руку рыцаря, и, даже когда тропинка для прохода двоих становилась слишком узкой. Следом за рыцарем и женщиной шли люди в черных рясах, за ними – в самых обычных одеждах: мужчины и женщины, воины и трубадуры, дворяне и их слуги. Голова процессии уже спускалась со склона, а хвост ее все выползал из ворот замка.

Два монаха, один – высокий и тощий, другой – низкий и коренастый, поеживаясь от свежего ветра, крутившегося у подножия горы Монсегюр, наблюдали за происходящим.

– Господи Боже! – вдруг воскликнул худой. – Они все идут, Ферье! Неужели так много еретиков отвергли покаяние?

– А пусть бы и все! – спокойно заметил его спутник, опиравшийся на тяжелый железный посох. – Меньше работы для святой инквизиции. Ересь надо выжигать каленым железом и так, чтобы не прорастала вновь! Но ты зря беспокоишься, брат Дюран, половина осажденных приняла наши условия.

– Но все равно их слишком много! – поежился высокий монах. – И с ними женщины и дети…

– С этими женщинами они жили в блуде, – сурово проговорил Ферье, – избегая таинства церковного брака. И если блудницы решили последовать за теми, кто их совратил… О детях тоже не стоит печалиться. Из детей еретиков вырастают еще более закоренелые еретики, лучше зло уничтожить, пока оно не успело расцвести. И не волнуйтесь, что их много. Я ждал этого, и наши кнехты не зря всю неделю таскали дрова. Хватит на всех.

Тем временем голова процессии, миновав двойной забор из кнехтов, вдоль которого спускалась с вершины, ступила на равнину и вскоре уперлась в плотный строй воинов, преградивших им путь лесом копий. Возникла заминка, но подоспевший монах с железным посохом подал знак – строй расступился. Взору всех, и стоявших у подножия горы, и еще спускавшихся по ее склону, открылся огромный помост, зигзагом прочертивший равнину. Он был укреплен толстых столбах, вбитых в землю, и словно дорожка по гребню дамбы, бежал по огромным кучам хвороста. Старик, шедший впереди колонны, поднял выше голову и, подойдя к началу помоста, по ступеням стал взбираться наверх. За ним последовали другие. Колонна медленно спускалась с горы, постепенно заполняла помост, образуя вместо светлой дорожки толстый и широкий зигзаг. Когда последний человек поднялся на помост, к монахам подошел рыцарь в богатых черненых доспехах. Остроконечный простой шлем его украшали пышные перья.

– Прикажете их заковать? – спросил рыцарь, нервно кусая губы.

– Незачем! – ответил коренастый монах. – Они будут стоять. А если кто и спрыгнет с костра, у вас есть луки и копья.

– Мы воины, а не палачи! – потемнел лицом рыцарь.

– Вы воины Господа! – спокойно возразил монах. – И обязаны выполнять волю слуг Господних. Командуйте, Юг дез Арси!